ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Сегодня исполняется 85 лет со дня рождения Джона КИРАКОСЯНА, автора двухтомника "Младотурки перед судом истории"

В правительственном некрологе отмечалось, что Джон Саакович Киракосян - член ЦК Компартии Армении, депутат Верховного Совета Армянской ССР, министр иностранных дел республики, доктор исторических наук, профессор - скончался на пятьдесят седьмом году жизни. Впрочем, здесь есть одна неточность. Несущественная, правда, но все же неточность. Хотя по официальным документам - вроде все верно. Родился он 6 мая 1929 года. Умер 20 июня 1985 года. Однако я, может, как никто другой, знаю, что клиническая, если не сказать сама физическая, смерть наступила за тринадцать дней до его дня рождения, когда ему исполнилось пятьдесят шесть. Последние два месяца Джон жил, что называется, после смерти.

ЧЕРЕЗ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ПОСЛЕ КОНЧИНЫ ДЖОНА У МЕНЯ ПОЯВИЛАСЬ ЖГУЧАЯ потребность написать книгу о друге. При относительно короткой жизни у этого человека случалась долгая и длинная... смерть, в процессе которой он сумел совершить подвиг. Именно об этом я написал книгу, которую назвал "Огонь": он горел подобно огню, оставив после себя и тепло, и свет. Повесть по существу о двух последних месяцах жизни Джона вышла в журнале на двух языках еще в советское время. Главлит (государственная цензура) дал согласие на публикацию только при условии, если автор поменяет все без исключения имена героев повести. Слишком опасна тогда казалась тематика работы главного героя - ученого-историка: Геноцид армян, младотурки перед судом истории и так далее и тому подобное. И вдруг всем этим занимался при жизни не кто-нибудь, а член ЦК Компартии Армении.

Имена я поменял. Особых хлопот с этим вопросом не было. Все имена действующих лиц были заменены именами их дедов. Отца Джона звали Сааком Гукасовичем, и Джон автоматически стал Гукасом Сааковичем. И так я поступил почти со всеми героями. У иных поменял лишь какую-нибудь букву в фамилии.

Куда сложнее было с самим текстом. Только в журнале "Гарун" цензура сократила "Огонь" на треть. Повесть вышла в двух номерах журнала со страшными купюрами. А ведь, надо добавить, действовала моя внутренняя цензура еще в ходе работы над повестью. Уж я-то знал, что, к примеру, бесполезно даже упоминать, скажем, имя Гургена Яникяна, который отправил Джону письмо из американской тюрьмы - все равно уберут.

Выбор адресата был вовсе не случайным. Этот великий патриот отправил свое письмо именно Джону Киракосяну. Публикуя полный текст этого уникального документа, предварю его несколькими словами о самом авторе письма, адресованного Джону.

РОДИЛСЯ ГУРГЕН ЯНИКЯН В 1895 ГОДУ В ХОТОРДЖУРЕ (ЗАПАДНАЯ АРМЕНИЯ). Во время армянских погромов 1894-1895 гг. семья Яникянов бежала в Карс, находившийся тогда в составе Российской империи (с русской церковью, русской школой и русским кладбищем). Гурген пережил ужасы Геноцида, судьба его мало чем отличалась от жизни многих соотечественников. Позже, обладая огромной тягой к знанию, он учился в Женеве, Нор-Нахичеване, Петербурге, Тифлисе, окончил архитектурные курсы в Московском университете. В Первую мировую войну воевал на Кавказском фронте. Работал в Тифлисе, Иране. Переехал в США, где занимался предпринимательской деятельностью и изобретательством. Долгие годы жил во Фресно (Калифорния). Среди армянских авторов имя его в каталогах крупных библиотек США по количеству литературных и философских трудов стояло на втором месте после Уильяма Сарояна.

На закате жизни Гурген Яникян все чаще ловил себя на том, что, как он писал, "в мире происходит несусветная несправедливость. Мир продолжает молчать, начисто забыв о том, что произошло с армянами в конце ХIХ - начале XX вв. Мир забыл даже 1915 год, когда Турция, возводя Геноцид в ранг своей государственной политики, вырезала более 1,5 миллиона армян и уничтожила более 10 тысяч исторических памятников нашего народа. И я виноват в том, что мир забыл о трагедии целого народа". И армянский беженец, солдат и философ уже в преклонном возрасте пришел к убеждению, что общечеловеческое забвение - это преступление, что нужно пробудить память человечества. А для этого нужна какая-то нервная сшибка. Нельзя допустить, чтобы палач оставался безнаказанным. Гурген считал, что современные турки, наотрез отказывающиеся признать преступления своих отцов, автоматически и по логике вещей сами становятся преступниками. А преступник должен быть наказан. Так Яникян, опираясь на логику жизни, на логику юриспруденции, на свою историческую память, которая является и прокурором, и судьей, и карателем, решил действовать.

В КОНЦЕ 1972 ГОДА ГУРГЕН ПОСЕТИЛ АРМЕНИЮ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ. Он гостил в доме своего родственника и земляка, тоже хоторджурца, главного стоматолога Армении Эдуарда Гулуняна, которому при расставании сказал: "Так жить нельзя. Мне скоро восемьдесят, и я не могу не думать о смерти. Человек должен и после смерти на том свете жить по-человечески. Человек остается человеком благодаря такому Божьему дару, как память, которая должна быть действенной. Если я буду молчать, Бог не простит мне. Скоро, очень скоро услышите обо мне". И добавил туманно-замысловатое: "Меня судить должен только закон, перед которым единственно я буду виноват. Сегодняшние турки тоже виноваты уже тем, что отрицают Геноцид армян. Я был свидетелем Геноцида, все происходило на моих глазах".

Яникян привез из Америки в Армению несколько национальных реликвий: древние рукописи, картины, в том числе и полотна раннего Сарьяна, миниатюры. Яникян сказал также, что накануне своего отъезда из США он позвонил турецкому консулу в Сакраменто с предложением встретиться, чтобы он мог официально передать Турции те самые исторические реликвии. Объяснил он это тем, что родина его - территория Турции, а не Советской Армении. Турецкий консул обещал связаться со своим правительством и сообщить о результатах. И вот Гурген отвез все свои уже, можно сказать, музейные экспонаты в Армению.

По возвращении из Армении он по сообщению телефонного автоответчика узнал, что турецкий консул согласен встретиться с ним. 27 января 1973 года Яникян в небольшом ресторане на окраине Санта-Барбары заказал столик на две персоны. Турок пришел не один. С ним был его коллега-дипломат. После нескольких обязательных по такому случаю традиционных фраз Яникян на правах хозяина взял инициативу в свои руки. Его монолог скорее был похож на обвинительную речь. Вскоре раздались двенадцать выстрелов. Приговор был приведен в исполнение. Два турецких дипломата были убиты на месте. Яникян спокойно подошел к телефону и позвонил в полицию. Двенадцать выстрелов народного мстителя (так о Яникяне пишут в энциклопедических изданиях) провозгласили начало нового мощного общеармянского движения.

Семидесятивосьмилетний Гурген Яникян был приговорен к пожизненному заключению. Мир потрясла самоотверженная акция человека, философа и гуманиста, который решился на такой, казалось, негуманный шаг. Мир вспомнил другого народного мстителя, Согомона Тейлиряна, казнившего в 1921 году одного из организаторов Геноцида армян в Османской империи, но оправданного германским судом. Мир после долгого молчания заговорил о трагедии армян и задался вопросом: не может же вот так просто без пяти минут восьмидесятилетний интеллигент в здравом уме убить двух человек средь бела дня и добровольно сдаться властям. Мир вскоре стал свидетелем того, как армянство пробудилось, словно по тревожному кличу, от летаргического сна, который медленно, но верно умерщвлял душу целого народа. Эхо яникяновских выстрелов вскоре прозвучало на всех континентах планеты.

...ОСЕНЬЮ 1978 ГОДА ДЖОН КИРАКОСЯН БЫЛ КОМАНДИРОВАН МИНИСТЕРСТВОМ иностранных дел СССР в Нью-Йорк, где он более трех месяцев проработал в ООН. Именно в Нью-Йорке, в своем рабочем кабинете в здании ООН Джон получил письмо из американской тюрьмы Чино от заключенного N6-50399 Гургена Яникяна, который, как и вся армянская диаспора, тогда хорошо знал о беспрецедентной по своей значимости миссии армянского дипломата. О работе Джона Киракосяна, о его выступлениях и интервью писали тогда не только американские газеты.

К письму, адресованному Джону, была приложена цветная фотография старика, одетого в мягкий тюремный халат светло-коричневого цвета. На голове у старца был светлый берет. По возвращении в Ереван Джон множество раз рассказывал о письме, которое так его взволновало. Тогда мы даже не могли мечтать о публикации этого полароидного снимка. Джон это письмо знал наизусть. Вот его полный текст".

"НЬЮ-ЙОРК, ООН. ОЧЕНЬ ЛЮБИМЫЙ И БЕСЦЕННЫЙ ГОСПОДИН ДЖОН КИРАКОСЯН!

Когда я узнал, что один из лучших сынов любимой Родины приедет в Америку для участия в работе международной организации, то очень обрадовался. Камера наполнилась теплотой.

Каждый раз, когда я читал в газетах о достижении нашей любимой Родины, сердце переполнялось гордостью за то, что мир увидит, каковы устремления сыновей Отечества, которые шагают к вершинам прогресса.

Я не имею возможности достойно приветствовать вас. И письмо это - вместо добрых пожеланий.

Не удивляйтесь, мне уже 84 года, и состояние моего здоровья вряд ли позволит еще раз увидеть нашу любимую Родину и белую вершину нашего Арарата. Три дня назад (21 октября 1978 года. - З.Б.) я снялся в тюремном дворе. И если я не увижу Арарата, то пусть мое фото его увидит.

Вложив снимок в конверт, надеюсь, дорогой соотечественник, что Вы не откажете в просьбе одному заключенному - отвезите снимок и покажите ему белую вершину нашего Арарата.

С юных лет решил пожертвовать собой ради любимой Родины. И с желанием этим я сомкну свои веки. Об этом вы еще услышите.

Наилучшие пожелания вам и через вас - нашей любимой Родине.

Будьте здоровы, примите мое искреннее уважение!

Гурген Яникян

24.10.1978 г."

ВЕСНОЙ 1986 ГОДА, ВОЗВРАЩАЯСЬ ПОСЛЕ МНОГОМЕСЯЧНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ ПО АМЕРИКЕ домой, где работал над книгой "Дорога", я привез с собой в целлофановом пакетике две щепотки земли, взятые с могил Согомона Тейлиряна и Гургена Яникяна. Вместе с друзьями Джона мы посмотрели видеокассету, подаренную другом Яникяна Левоном Еркатом из Лос-Анджелеса. Страстное свое слово Гурген Яникян с экрана телевизора обращает народу прямо из тюремной камеры. Под впечатлением увиденного и услышанного мы поехали на ереванское кладбище к Джону и высыпали на его могилу привезенные из Америки горсточки земли с могил двух великих сынов нашей Родины, которые продолжают жить после смерти. Тогда и возникла идея назвать книгу о Джоне "Жизнь после смерти". Однако и здесь воспротивилась цензура, хотя все равно читатель догадался бы, кто скрыт за вымышленным именем. Позже я возвратил моим героям их подлинные имена и восстановил название книги.

Я часто задаюсь вопросом: как бы повел себя Джон, доведись ему жить сегодня, в наше непростое время? В какую из шлюпок, отколовшихся от общеармянского корабля, он устремился бы? Уверен, Джон выбрал бы не шлюпку, он выбрал бы флаг - символ единения и причастности к государству. "Когда знаменосец падает в бою, то знамя не касается земли. Знамя успевают подхватить идущие вслед". Эти слова принадлежат Джону Киракосяну, который, как многие наши знаменосцы, сам продолжает жить после смерти.