"...И СОДРОГНЕТСЯ МИР ЗЕМНОЙ"

Ованес Туманян, один из наиболее влиятельных армянских национальных деятелей первых десятилетий ХХ столетия, по природе своей был очень активной натурой, он никогда не довольствовался ролью слушателя и очевидца. Как общественный деятель он занимал исключительное место среди других выдающихся деятелей нашей культуры, поскольку всегда находился в самой гуще, в эпицентре событий, там, где решались судьбоносные для армянского народа вопросы.

В ИЮЛЕ 1914 г., КОГДА НАЧАЛАСЬ ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА, ТУМАНЯН с семьей отдыхал в Дзагвере. Прервав отдых, он незамедлительно вернулся в Тифлис, чтобы принять участие в работе Армянского национального бюро.

29-30 октября 1914 г. Турция объявила джихад странам Антанты, в ответ Россия 2 ноября объявила войну Турции. До этого Турция 16 октября напала на Феодосию, турецкие корабли подошли к Севастополю и фактически к тому времени война между Турцией и Россией уже началась. Тем самым было положено, по определению Туманяна, начало "общенационального бедствия" армянства.

В течение первых восьми месяцев войны поэт дважды выезжал в зону боевых действий - в Игдир, район Баязета, Алашкерт, в "Долину трупов", Басен, Диадин, Зеткан, Арцап, Зир, Караклис, Таглича, в поле Абаг, Ван, Мосун, Сарикамыш, Александраполь и другие места, чтобы выяснить отношение командного состава русской армии к армянским добровольческим отрядам и армянскому населению.

В первые дни ноября 1914 г. Туманян побывал в Баку, куда он отправился с целью оказать поддержку добровольческому движению и организовать сбор пожертвований. Его воодушевленное выступление сыграло свою роль в отправке 5 ноября из Баку на фронт большой группы армянских добровольцев.

Оказывая содействие созданию добровольческих отрядов, русское правительство вместе с тем препятствовало их деятельности, беспокоясь о возможном требовании автономии со стороны армян. Конечно, беспокойство это не было необоснованным. По свидетельству будущего маршала Ованеса Баграмяна, шесть созданных добровольческих отрядов и седьмое запасное воинское подразделение вошли в состав русской армии "с целью освобождения Западной Армении". С одной стороны, из уст царского наместника звучали многочисленные обещания, с другой - в российских официальных кругах распространялись клеветнические измышления, делалось все, чтобы дискредитировать армянских добровольцев и армянское население.

НЕОБХОДИМОСТЬ ВЫЯСНИТЬ ОТНОШЕНИЕ РУССКИХ ГЕНЕРАЛОВ К ЭТОЙ ПРОБЛЕМАТИКЕ вынудила руководство Армянского национального бюро и Католикоса сформировать по выбору председателя бюро Месропа Тер-Мовсисяна группу из видных армянских духовных лиц, представителей интеллигенции и отправить ее на фронт. Группа выехала из Тифлиса 15 ноября и вернулась 15 декабря. Предполагалось проехать через Игдир и Карс в район Баязета, в долину Алашкерта, Басен, Делибаба, Хорасан, Зивин, Сарикамыш, Александраполь. Целью поездки было побывать в тех местах, где сражались армянские добровольцы, лично удостовериться в происходящем на фронте. Именно во время этой поездки Туманян, встретившись и пообщавшись с некоторыми русскими офицерами и генералами, впервые узнает о вопиющих фактах несправедливого, предвзятого отношения высокопоставленных русских военных к армянам.

В Игдире Туманян дважды встречается и беседует с командиром корпуса, генерал-лейтенантом русской армии Петром Огановским. Первая беседа проходит в присутствии генерал-лейтенанта Владимира Ляхова, который в годы Первой мировой войны был главным генералом штаба Первой армии, а в 1917 г. - командиром Первого Кавказского корпуса. Туманян писал о нем в своем дневнике: "Ляхов известен по Тегерану. Он армяноненавистник и не скрывает этого". Это был первый случай, когда Туманян использовал определение "армяноненавистник" применительно к русскому генералу.

48-летний Огановский внешне принял армянскую делегацию довольно любезно. Он отдавал явное предпочтение храбрости и боевым качествам русских солдат, когда же разговор касался армянских добровольцев, он проявлял определенную дипломатичность. Огановский признавал важность деятельности армянских повстанческих групп, отмечая, что они хорошо знают местность и язык населения, благодаря чему приносят пользу русским войскам, однако в присутствии Ляхова выражался по возможности сдержанно. Огановский высоко оценивал роль генерала Андраника, его мужество и опыт и именно с ним связывал надежды на взятие Вана. Однако даже сдержанная оценка Огановского армянских повстанцев вызывают нескрываемое неудовольствие и возмущение его коллеги Ляхова, и он открыто выражает свое недоумение по этому поводу.

Вторая встреча с генералом Огановским происходит в тот же день в Игдире, когда он вместе со своим адъютантом Бекдабековым навещает армянскую делегацию. На этот раз генерал пытается выглядеть более доверительно, желая подчеркнуть свою объективность и непредвзятость. Он упоминает о своем армянском происхождении, говоря: "Я искренне симпатизирую армянам... Знаете, в моей крови также есть немного Карапета", при этом выражает желание, чтобы проблемы "турецкоподданных армянских братьев" были окончательно решены.

В АРЦАПЕ МЕСТНЫМ ЖИТЕЛЯМ-АРМЯНАМ УДАЛОСЬ ОБЕЗОРУЖИТЬ КУРДОВ. Однако вскоре Туманян узнает, что от русского командования последовал приказ разоружить всех - как армян, так и курдов. В Баязете Туманян получает сразу несколько жутких известий, одно страшнее другого. В частности, о том, что турки вырезали все население армянского села Хачан, в котором насчитывалось более шестисот домов.

Беседа с генерал-губернатором Дрягиным проходит сперва в кабинете губернатора, затем в гостиной, за обеденным столом. Дрягин замечает, что армяне притесняют курдов. Когда ему возражают, объясняя, что все обстоит наоборот, что угнетенными являются именно армяне, он отвечает: "До сих пор - да, но теперь армяне стали притеснять курдов".

Писатель, вполне возможно, не верил в тенденциозность русских, но он тем не менее считал, что об этом следует говорить во всеуслышание и поставить в известность как Национальное бюро, так и русские власти. "Автономия" чрезвычайно раздражает правительственных чиновников, - отмечает поэт, - и они часто с иронией спрашивают: ну как, скоро у вас будет свой царь? Военнокомандующий свидетельствует, что армяне сражаются подобно львам и очень храбрые, а курды - стадо баранов".

Туманян имел также беседу с генерал-губернатором Ардагана, и тот подтвердил факты грабежей армянского мирного населения со стороны русских. Последний объяснял это тем, что русская армия не была в достаточной степени обеспечена продовольствием и даже военными запасами. В Караклисе крестьяне натерпелись не только от бесчинств турецких янычар и гамидиевцев, но и от грабежей, произвола со стороны русских солдат и офицеров при попустительстве, подстрекательстве генерала Абациева.

СЛЕДУЮЩЕЙ ЦЕЛЬЮ КОМИССИИ БЫЛО ПРОЙТИ ИЗ КАРАКЛИСА В ДУТАХ, чтобы встретиться с армянскими повстанцами, а оттуда поехать в Басен. Абациев решительно противился, утверждая, что без официального перемирия не может позволить армянской группе перейти линию фронта. Члены группы продолжают настаивать, заявляя, что именно для встреч с повстанцами они предприняли свое опасное путешествие, что они не боятся попасть в плен. Однако генерал был настроен решительно. Все понимали, что он просто не хотел этих встреч. Абациев также запретил группе ехать в Даяр (Дахар), который находился всего лишь в двух днях пути. С нескрываемыми иронией и высокомерием он отзывался об армянских добровольцах, обвиняя местное армянское население в том, что оно занимается одними только грабежами, требуя, чтобы комиссия вернулась в Тифлис той же самой дорогой, что пришла, и добиралась до Сарикамыша через Игдир.

Абациев даже не пытался скрывать своей антипатии к армянским повстанцам, которая была обусловлена очевидными успехами добровольцев и многочисленными примерами беззаветной храбрости и героизма в сражениях. Армянские повстанцы неоднократно доставали для русской армии продовольствие из армянских и курдских сел, а генерал представлял это грабежом местного населения и не скрывал свое нежелание видеть армянских повстанцев на поле боя. Создавалось впечатление, что мусульманин Абациев вовсе не стремился выступать против армии турок-мусульман.

Ов. Туманян вернулся в Тифлис, не сумев побывать на передовой линии фронта и лично побеседовать с армянскими ополченцами, однако он встретился с некоторыми русскими генералами и столкнулся с их двуличным, лицемерным отношением к армянскому населению и армянским добровольцам. Дочь писателя Нвард в своих воспоминаниях пишет, что Туманян вернулся из поездки "в угнетенном настроении, с ужасающими впечатлениями, о трагическом положении народа рассказывал со страшными подробностями".

Эта поездка внесла перелом в его отношение к России. Разочарование было поистине огромным. Он своими глазами увидел войну, осуществлявшийся совместными усилиями турецких и курдских изуверов геноцид армянского народа, к которому причастными оказались и некоторые русские генералы.

ЭТО БЫЛ ДАЛЕКО НЕ ПЕРВЫЙ СЛУЧАЙ, КОГДА ТУМАНЯН СТАЛКИВАЛСЯ с проявлениями колониальной политики России. Будучи одним из 149-и невинных обвиняемых по так называемому Дашнакскому делу, он на протяжении четырех-пяти лет находился под жестким контролем царского охранного отделения, его трижды арестовывали. Вконец измотанный и обессиленный длительной тюремной жизнью, он сполна испытал всю жесткость российской карательной машины, но так и не изменил своей прорусской ориентации.

На этот раз увиденное оказалось еще более ужасающим, нежели продолжавшиеся годами политические преследования, гонения и притеснения лучшей части армянской интеллигенции. Если до первого своего посещения фронта он писал одну статью за другой, выражая в них свои убеждения, надежду и веру в скорое освобождение западноармянских соотечественников с помощью России и воодушевляя армянских солдат, то после возвращения с фронта Туманян на какое-то время замыкается в себе. Великий гуманист и оптимист был выбит из колеи и совершенно растерян, вынужденно выбирая меньшее из зол. Несколько месяцев потребовалось Туманяну, чтобы найти в себе силы для нового этапа борьбы, поскольку рядом с Абациевым он видел также солдат, протягивавших армянам руку помощи, сочувствовавших "безбрежному морю армянского горя", защищавших армянских детей, потерявших родителей.

Сусанна ОВАНЕСЯН

Перевод Гургена КАРАПЕТЯНА