НОША ЦЕЛЬНОСТИ И ЧИСТОТЫ

Фотографии сохранили для нас облик Марии Петровых - женственный, застенчивый. Облик этот давно передал Мартирос Сарьян. Он уловил то, что было в этой женщине главным: глубину и затаенный трагизм ее душевных сфер. Вдохновенность этой души, которая свое право называться поэтом не хватала, а брала спокойно, с достоинством, с каким взваливаешь на себя миссию и высочайшую ответственность. В этом источник ее удач. Источник ее сил и возможностей - здесь же. Она творила себя, поэзию, жизнь - и все делала самозабвенно, совершенно, безупречно, точно. Приблизительность человеческой судьбы так же мало ее устраивала, как и приблизительность человеческой строки. Вот почему она состоялась и вот почему все написанное ею (и переводное, и оригинальное) - Книга. Было что собирать позднейшим издателям. Собирать и изумляться. Верный знак истинности оставленного труда.

В КОНЦЕ СВОИХ ВОСПОМИНАНИЙ О МАРИИ ПЕТРОВЫХ СИЛЬВА КАПУТИКЯН написала пронзительно и сильно: "...две недели в Малеевке подарили мне новые стихи. Они совсем иные, чем прежде. Пятнадцать четверостиший-раздумий. Впервые есть стихи и... нет Марии". В тон Сильве Капутикян произнесем: есть Праздник переводчика и нет Марии Петровых. Помню, с каким благоговением переводила я одно из четверостиший Сильвы Капутикян, посвященное Марии Петровых. Переводя его, я как бы отдавала честь Мастеру. Ибо и само четверостишие, и человек, которому оно посвящено, - все волновало меня, все говорило моему сердцу. Мне было понятно чувство сиротства, охватившее Сильву Капутикян.

Марии Петровых

Чтоб радость разделить с тобой -

где отыскать мне дверь твою?

И новых песен пульс живой -

где отыскать мне дверь твою?

Как знала ты армянский мой,

я понимаю лишь теперь.

Есть перевод слезы немой. -

Где отыскать мне дверь твою?

По-моему, лучшее из надгробий. Лучше даже того хачкара, который поставлен на могиле Марии Сергеевны (и на изготовление которого была потрачена премия имени Чаренца, полученная ею за несколько дней до кончины). Анна Ахматова права:

Ржавеет золото и истлевает сталь,

Крошится мрамор - к смерти все готово.

Всего живее на земле печаль

И долговечней царственное слово.

Можно только сожалеть, что Мария Петровых не дожила до поздней лирики Сильвы Капутикян и что переварить эту лирику выпало уже не ей. Это был счастливый союз - Мария Петровых и Сильва Капутикян - и у него были все шансы стать еще счастливее. Но - не судьба. Зато родилось пронзительное четверостишие о Марии. Из благодарности родилась высокая поэзия. Маруся была профессионалом редкой совестливости. Пришло время, и ей воздалось тоже по совести. Потому что за все всегда воздается. Не верить в это может лишь тот, кто смутно и небезосновательно предчувствует, что ему-то никогда не воздастся.

ДРУЖБА ДВУХ ПОЭТЕСС - СИЛЬВЫ КАПУТИКЯН И МАРИИ ПЕТРОВЫХ - делилась тридцать лет. Близка была Мария Сергеевна и с Маро Маркарян ("Если в мире существует святость, это ты, Мария, это ты", - писала Маро Маркарян), и с Амо Сагияном. Лучшие переводы из них тоже принадлежат ей. А из кого ей не принадлежит лучшее? Ей первой из переводчиков была присуждена уже упомянутая премия имени Чаренца, она была Заслуженным деятелем культуры Армении. Замечательно, что ей первой присудили премию за художественные переводы: теперь есть с чем сверять работы следующих лауреатов, ибо начато прямо с эталона. Радует и то, что ее оригинальные стихи изданы в Армении. И что к воспоминаниям о ней впервые обратились именно мы.

Одна на свете благодать -

Отдать себя, забыть, отдать.

Столь же предана она была и армянской культуре. Маленькая хрупкая женщина осталась навеки с нашей землей. Ноша вековых бед армянской истории становится легче от сознания, каких друзей послала нам судьба.

Я, к сожалению, ни разу в жизни не видела Марию Петровых, хотя могла бы видеть. Но с ее строгостью к себе как художнику судьба сталкивала меня не раз. Она открылась мне как-то совершенно по-особому, когда я готовила сборник стихов Амо Сагияна (одного из моих самых любимых поэтов) в русских переводах. Все его прежние книги на русском языке прошли передо мной. И что же? Кроме переводов Марии Петровых, почти все остальное в массе своей было, мягко говоря, проблематично. Ее же строки сверкали. Бери, перечитывай - ты, и тот, кто придет после тебя. Совершенная часть Амо Сагияна по-русски.

Заинтересовавшись ее умением (и желанием!), я обратилась к воспоминаниям о Марии Сергеевне. Облик ее души мне был ясен. Хотелось бытовых черточек. И я принялась читать. Сказать, что не все воспоминания о ней показались мне ростом с ее дух, значит ничего не сказать. Личность ее ускользала от мемуаристов. Или просто многие из писавших о ней невольно, в силу собственного понимания сместили масштабы. Еще раз - с такой силой - встал старый вопрос о личности мемуариста. Понимание вещей, угол зрения, соотнесение собственного бытия с бытием иной, так сказать, ценности - словом, хронические проблемы воспоминательной литературы. Проблема глазомера, проблема столкновения бытий, так сказать. Подчас узнаешь массу малоинтересных для нас подробностей из жизни самого мемуариста, а главный образ так и остается непрояснен. О мемуарах хорошо сказала все та же Анна Ахматова: "...и начинает человек сочинять. И правда уходит".

ВОЗМОЖНО, НЕ ВСЕ СЛЕДОВАЛО ПЕЧАТАТЬ ИЛИ ПРОСЕЯТЬ ВОСПОМИНАНИЯ. Ну да время само - великий селекционер. Мемуары вообще писать трудно. Тем более трудно вернуть вещам истинный свет. А тут такая личность, вся главная жизнь которой прошла на глубине. Вот окончательный, завершенный рисунок жизни и ускользал. Та сильная и независимая личность, которая угадывается за ее стихами и переводами и которой Мария Петровых несомненно была, - за мемуарами почти не встает. А именно это было главное в Марии... Такой человек для мемуаристов труден, зато для потомства ценен. Недаром где-то в воспоминаниях мелькнула мысль о ее сходстве с Николаем Заболоцким.

О да! Человек цельный - это значит всегда и при всех обстоятельствах равный себе. В приложение к душевному мужеству об этих людях можно сказать, что они - счастье человечества. О Петровых сказано, что она, в чьей жизни радости было не очень много ("Судьба за мной присматривала в оба, чтоб вдруг не обошла меня утрата..."), страшилась внезапного и короткого благополучия. Именно так - страшилась. Вот здесь, пожалуй, найдено точное слово. И сразу нащупываешь что-то такое, что может отомкнуть эту нелегкую судьбу. Или вот еще наблюдение: "Петровых была неуступчива" (это сказано о ней как о редакторе). И мне совсем-совсем расхотелось быть мягкой. Я разлюбила сразу и навсегда всю широту широких натур. Никакого желе, киселя в святом деле литературы - одни суровость и точность.

"Смертный страх перед белой бумагой..." Она знала этот благородный страх. И по древу не растекалась. Ибо здесь было так же страшно, как и в жизни, как в жесткой бездне жизни, как ночью в буран на степном бездорожье. Кстати, в стихе этом есть срединное, второе четверостишие - гениальное, пронзительное, с жутью апокалиптического космизма. Неужели всего-навсего словами можно передать такое, от чего волосы встают дыбом?

...Только тьма и снег в степи бескрайной.

Ни дымка, ни звука - тьма и снег.

Ни звезды, ни вехи - только тайна.

Только ночь и только человек.

И это, написанное в 1956 году, лежало в столе неизданным десятилетиями? Куда вы спешите с незрелым, поэты, зачем знают дорогу в издательство ваши небоязливые души, почему жизнь идет своим чередом после таких уроков, как уроки Марии Петровых? Нет, опять и опять ломятся со свеженаписанным в редакции журналов и издательств. А ведь опробование вещи - не всегда немедленная публикация. Надо всмотреться в лицо созданного - через какой-то срок - спокойным взглядом. Не обязательно через девять лет, как советовал Аристотель (напиши и отложи на 9 лет), но уж, конечно, и не через девять дней... Вера Звягинцева писала о ней удивительно:

...Покажись, безымянное чудо,

Что ты там притаилась одна?

Ты откуда такая, откуда,

Что и слава тебе не нужна?

И ей как бы вторили стихи Марии Петровых:

Одно мне хочется сказать поэтам:

Умейте домолчаться до стихов.

МАРИЯ ПЕТРОВЫХ НЕ МОГЛА НЕ ЗНАТЬ СЕБЕ ЦЕНУ. Другое дело, что это свое знание при жизни она не обнаружила ни разу.

Немногословная, суровая, точная, некомплиментарная, "спрятавшаяся" в переводы. И, что самое удивительное, избежавшая забвения в такой недолгоденствующей области, как переводы, в которой - за века - многое пошло на дно. Почти все, за редкими исключениями. Эти редкие исключения - звездный перепев одного художника другим. В древности это не считалось переводом. Какая, в самом деле, разница, от чего зажигается мысль! Вот и утлое суденышко Марии (имя-то какое страдальческое) плывет себе и все уверенней держится на волнах, держится раз и навсегда взятого курса. И сегодня ясно уже, что плывет в бессмертие. Ибо курс был взят правильно. Ноша душевных борений вынесла ее к потомкам. Ноша цельности и чистоты. На том стою. Маленькая хрупкая женщина переупрямила времена.

А слава после смерти

Лишь сильным суждена.