"ЕРАЛАШ",

Демократия, как принято считать, – самое передовое общественное устройство. Утверждая этот постулат, нередко ссылаются на Черчилля, который говаривал, что в демократии хоть и мало привлекательного, однако ничего лучшего человечество пока не придумало. Выясняется, что это не совсем так.

Законы точных наук – математики и физики – позволяют по-новому взглянуть и на законы общественного развития. Оказывается, действие политических сил можно просчитать так же, как действие силовых векторов в физике. Можно вычислить оптимальный для каждого отдельного случая состав парламента, понять, почему в нестабильном обществе демократия неэффективна.

О своей теории демократии рассказывает референт Института экономических и социальных исследований Фонда Ганса Бёклера, Дюссельдорф, профессор кафедры экономики Университета Карлсруэ, доктор физико-математических наук, доктор экономических наук Андраник ТАНГЯН. 

– Андраник Семенович, вы родились в Москве, окончили там школу и университет. Как оказались в Германии?

– Мой случай достаточно нетипичен. Он обусловлен историческими обстоятельствами и участием одного конкретного человека. Когда во второй половине 1980-х сняли "железный занавес", западные университеты и научные центры стали интенсивно устанавливать контакты с советскими исследователями и приглашать их на всякие стажировки и контракты. В начале 1987 г. в Москву приехал западногерманский профессор Йозеф Грубер из университета г. Хаген и среди прочих институтов посетил Вычислительный центр Академии наук, где я тогда работал и где мы и познакомились. У меня были работы по тематике, которой он увлекся еще в свою бытность аспирантом в США и до которой у него никак не доходили руки.

По ряду параметров я вполне подходил для сотрудничества. Требовалось уметь писать по-английски, а я, закончив в свое время московскую английскую спецшколу, прилично с этим справлялся. Кроме того, у меня было более 50 публикаций, в том числе семь – в Докладах Академии наук, которые переводились на английский язык. Сравнительно молодой возраст – 34 года – и вскоре после нашего первого знакомства полученная степень доктора физ.-мат. наук тоже имели значение. Сначала Грубер пригласил меня на международную конференцию, которую организовал в 1989 г., а через год – для подготовки монографии на английском языке "Агрегирование предпочтений: введение в математическую теорию демократии". Вместо запланированных нескольких недель на это ушел весь учебный 1990/91 год, но книга была издана.

Грубер не только организовал работу, но и пребывание всей нашей семьи, включая продление виз, устройство детей в гимназию, поиски жилья, приобретение подержанной машины и все остальное. Так как я не только не ориентировался в новом окружении, но и не владел немецким, он и его жена Элизабет возили и водили меня по разным инстанциям и писали за меня заявления. Как убежденные католики они все делали по собственной инициативе исключительно из желания помочь. С таким альтруизмом мне ни до, ни после сталкиваться не приходилось. Хочу подчеркнуть, что со своей стороны Грубер проявлял исключительную научную щепетильность и отказывался быть соавтором публикаций, если считал свой вклад незначительным.

 – Как долго продлилось сотрудничество с этим замечательным человеком? Что было потом?

– Потом, также в рамках довольно недолговечного "восточно-западного сотрудничества", как тогда говорили, я два года провел в Гренобльском политехническом институте, подготавливая монографию по автоматической нотации "Искусственное восприятие и распознавание музыки" и одновременно преподавал математику в Сорбонне. Скоро в переполненной новыми русскими Франции эйфория по поводу "восточно-западного сотрудничества" закончилась, и его финансирование резко иссякло. За истекшее время мою ставку в Академии наук сократили, но в 1993 г. Грубер запустил проект по эконометрическим моделям принятия решений, и я почти десять лет – до его выхода на пенсию – состоял на его кафедре. Мы занимались методикой построения сложных целевых индексов для управления экономикой и провели две международных конференции с приглашением многих известных экономистов (в том числе Нобелевского лауреата Жерара Дебрё) и коллег из СНГ. По этим конференциям и нашей деятельности издано два объемистых сборника трудов "Построение целевых функций". Когда же Грубер вышел на пенсию, то "передал" меня в Институт экономических и социальных исследований фонда Ханса Бёклера в Дюссельдорфе, где я сейчас занимаюсь математической теорией демократии и математическим анализом европейского рынка труда, о чем написал две книги. По совместительству работаю профессором экономики в Технологическом Институте Карлсруэ.

За это время дети выросли, получили образование, девочки обзавелись семьями и работают, а младший сын еще "становится на ноги" как композитор. Как видите, наша семья оказалась в Германии из-за стечения обстоятельств и в общем-то случайного знакомства с Йозефом Грубером.

– Что представляет собой ваша теория демократии?

– Математической теорией демократии, как ее назвал профессор Николай Николаевич Воробьев из Ленинграда, я занимаюсь с перерывами уже 40 лет, начиная от своей учебы в аспирантуре Центрального экономико-математического института Академии наук (ЦЭМИ), где моим научным руководителем был Борис Александрович Ефимов. Сначала это была вполне абстрактная математическая конструкция, но со временем она оформилась в достаточно предметную теорию представительной демократии с оценками представительности как отдельных политиков и партий, так и партийных коалиций, парламента и министерских коллегий. В ней прослеживается аналогия между взаимодействием политических сил и векторов сил в физике, вычисляется оптимальный размер парламента, математически доказывается неэффективность демократии в нестабильном обществе и многое другое.

– А можно ли эту теорию как-то применять?

– Приложения достаточно разнообразны. В первую очередь упомяну альтернативную систему голосования, при которой в бюллетенях стоят не имена кандидатов, а вопросы о политических предпочтениях (Ввести минимальную почасовую оплату труда? Да/Нет; Ввести государственный контроль частных банков? Да/Нет и т.д.). По собранным бюллетеням составляется политический профиль электората с балансом общественного мнения по каждой позиции. Места же в парламенте распределяются с учетом близости политических профилей кандидатов профилю электората. Апробация этого метода при выборах студенческого парламента университета Карлсруэ показала, что представительность парламента можно существенно улучшить.

Понятие представительности, центральное во всей книге, достаточно универсально. Например, одни процессы могут представлять течение других процессов. Так колебания курсов акций на Нью-Йоркской бирже с некоторым опережением представляют колебания курса акций на бирже во Франкфурте. Отсюда можно найти те американские акции, которые адекватнее других предвосхищают ситуацию на немецкой бирже. Другое приложение относится к транспорту. Понятно, что если затор возникает на одном перекрестке, то вскоре он возникнет и на следующем. В этом смысле дорожная ситуация на одних перекрестках с опережением представляет ситуацию на других. Находя наиболее "представительные" перекрестки и их малые группы, организованные по принципу парламента, можно спрогнозировать затор. Включая "зеленую волну" светофоров в нужном направлении, затор удается предотвратить. То есть приложения одним обществом не ограничиваются.

Обо всем этом есть недавняя (2014 г.) монография "Математическая теория демократии", которую можно скачать из интернета http://www.springer.com/de/book/9783642387234. По предложению издательства "Шпрингер" я сейчас готовлю ее дополненное второе издание в двух томах. 

 – Вы пишете музыку. Расскажите об этом.

– С третьего по восьмой класс меня учили игре на фортепиано, но это не было интересно, и кроме некоторой беглости пальцев и знания нот никакого понятия о музыке я не приобрел. В девятом классе у нас образовалась рок-группа (тогда говорили "бит-группа"), где я играл на самодельной бас-гитаре и пел, что очень не нравилось моим родителям. Я смело приступил к сочинению собственных песен, раздражая этим товарищей по коллективу, из-за чего меня быстро выдворили из группы. Я продолжал сочинять песни, и одну, как я думал, сочинил для конкурса Евровидения, но даже не представлял, кому ее показать. То, что наша страна Евровидение бойкотировала, я узнал много позже.

Мой знакомый по дачной компании, Сергей Розов, заканчивая театральный институт по режиссуре, пригласил меня написать музыку к его дипломному спектаклю "Последняя четверть" в Центральном детском театре. Как потом выяснилось, он имел в виду, что я наиграю пару мелодий, а дирижер театрального оркестра их аранжирует. Я же его не понял, взял в библиотеке 14 книг по гармонии, полифонии и оркестровке и написал партитуру для театрального оркестра. Это прошло вполне гладко, и Розов, поступив в тот же театр уже штатным режиссером, снова позвал меня писать музыку к своему спектаклю "Следствие". В этот раз ее записывал симфонический оркестр Госкино СССР из 70 человек. С чьей-то подачи я показал свои опусы композитору Эдисону Васильевичу Денисову, ученику Шостаковича. Ему они не столько понравились, сколько удивил подход к делу, и он бескорыстно предложил мне посещать его класс в Московской консерватории. Кроме еженедельных индивидуальных занятий Денисов каждую субботу приглашал к себе домой студентов для прослушивания современной серьезной музыки, которая в то время порицалась музыкальным начальством за "формализм", "модернизм", "конструктивизм" и "чуждую идеологию". У Денисова были не только редкие иностранные пластинки, но и партитуры, которые он обстоятельно анализировал. После двух лет таких занятий он сказал, что в композиции мне учиться больше нечему, но если я думаю о какой-то музыкальной должности, то нужно получать формальный диплом.

– Ну и как, получили?

– Это показалось мне излишним, и я просто продолжал сочинять музыку, в том числе написал партитуры для трех больших документальных фильмов и одной короткометражки из серии "Ералаш". В Вычислительном центре Академии наук, где я работал, я отвечал за музыкальную информатику, о чем был договор с Союзом композиторов. В Европе я написал несколько алгоритмических композиций, которые были исполнены в малых залах в Париже и Кёльне. Их можно скачать со страницы Института исследований и координации в акустике и музыке (IRCAM) в Центре Помпиду в Париже. Несколько лет я состоял в Союзе немецких композиторов, но потом полностью переключился на другую деятельность. В последнее время я стал приводить в порядок свои многочисленные музыкальные наброски, и кое-что записал в студии.