ГРИГОР ГУРЗАДЯН: ИСТИНА КОНКРЕТНА

Когда я встречаюсь с Григором Гурзадяном,
то не хочу расставаться с ним.
Когда же расстаюсь,
хочу встречаться и слушать его...
Уильям Сароян

Так уж распорядилась судьба, что редко везло мне в жизни. Но вот однажды мне повезло так, что невольно я связал этакое мое счастье с Божьим перстом. В далекие 70-е годы прошлого столетия, когда главный идеолог СССР Суслов упорно реставрировал сталинщину, а Брежнев тщетно разрабатывал продовольственную программу, моя семья получила квартиру на одной лестничной площадке с Григором Гурзадяном, о котором к тому времени я успел уже написать несколько статей и очерков в "Литературной газете". Повезло, я бы сказал, вдвойне. Дело в том, что супруга Григора Арамовича, Мариана Калантар-Гурзадян, как и я, – жертва сталинщины. Наши отцы были репрессированы в 30-х и погибли в сталинских лагерях. Не думаю, что они не знали друг друга. По крайней мере заочно. Мой отец был в Арцахе наркомом просвещения, а отец Марианы, Ашхарбек Калантар, один из основателей Ереванского государственного университета, доктор наук, профессор, как и Иосиф Орбели, был учеником самого Марра. Вот и стали мы с Марианой братом и сестрой, пережившими долгие годы безотцовщины.

Так что мне и моей семье действительно повезло, посчастливилось. Наши двери разделены какими-то полутора-двумя метрами. И мы ходим друг к другу в гости не только в новогоднюю ночь. Мы дружим. Делимся мыслями, радостями, тревогами.

О Гурзадяне-ученом я писал не только в "Литературке", но и в десятке изданий, в книгах. Писал также юбилейные очерки, правда, не подчеркивая даты рождения ученого как повод для публикации.

И на сей раз я взялся за перо потому, что просто не мог иначе. Григору Гурзадяну исполнилось девяносто. Но его не покажут по телевидению, у него не будут брать интервью. Давно уже Григор Арамович не видит. Он едва слышит с помощью слухового аппарата. Не слышит человек, который всю свою жизнь любил беседы, споры, дебаты, диалоги о звездах, о Вселенной, о Карабахе, об истории и будущем Армении, о христианской морали, о войне и мире. Не видит человек, которого Мартирос Сарьян и Уильям Сароян называли певцом цвета и света, имея в виду неповторимые гурзадяновские солнечные маки в зеленых горах. Этот еще недавно быстроногий непоседа, неустанный егоза в настоящее время двадцать четыре часа находится практически без движения. Не лежит, а сидит в комнате, которая освещается именно цветом и светом радужных картин хозяина дома. Он не видит их. Он их чувствует.

Не раз он мне говорил, что раньше не любил подолгу спать, ибо для него нет ничего дороже времени. А сейчас все время норовит спать, даже сидя, чтобы увидеть во сне солнце и звезды, маки и небо.

Недавно я ему напомнил, что скоро ему исполнится девяносто. Он попросил Мариану, чтобы она, наловчившись, поправила в правом ухе вызывающий боль слуховой аппарат. Я повторил слова о юбилее. Он ничего не сказал. Я подумал, что он не расслышал, и довольно громко произнес:

– Я говорю, что скоро тебе девяносто. Юбилей твой.

Он покачал головой, давая понять, что понял меня и что юбилей этот вовсе не может быть темой для нашего разговора, и как-то озадаченно сказал:

– Ты лучше поведай мне, что творится в мире.

Тут Мариана, перебив его, сообщила, что всюду воюют, стреляют, бомбят...

– Сегодня бомбили Багдад, – добавил я.

Боже, что произошло с Григором! Он долго молчал. Поднял голову, словно читал там на потолке какой-то текст. Глубоко вздохнув, медленно нагнулся, жилистыми ладонями закрыл лицо и сквозь пальцы громко бросил:

– Я там родился. В Багдаде.

Да, Гурзадян родился там, в Багдаде. Чудом уцелевшие будущие родители его, пережив неслыханную трагедию в исторической армянской Себастии, прошли через кошмары Дер-Дзора и нашли убежище в Ираке. Десятилетия спустя сын Григора Арамовича, Ваагн Гурзадян, посетит в Багдаде построенную в 1640 году армянскую церковь Святой Богородицы и найдет в церковных архивах уникальные документы, среди которых была запись о рождении 15 октября 1922 года в семье Гурзадянов мальчика Григора. Через полтора года семья перебралась (именно перебралась, в том числе через Аракс) в Армению.

Осенью 1976 года в очередной раз посетил Армению Уильям Сароян. Я готовил диалог с великим писателем для "Литературной газеты" и каждый день с утра до вечера сопровождал его в густо запланированных поездках. Искал стержень для раскрытия темы в диалоге и нашел в Гарни. Инициатором посещения Гарни был Сароян, который признался, что пятнадцать лет назад во время его первой поездки в Армению сам Мартирос Сарьян познакомил его с талантливым ученым и не менее талантливым художником Гурзадяном. Это было в 1961 году.

И вот пятнадцать лет спустя в историческом, поистине космическом Гарни после того, как был запущен космический корабль "Союз-13" с гурзадяновской системой внеатмосферных телескопов "Орион-2", состоялась удивительная беседа между выдающимся астрофизиком и великим писателем. В тесноте кабинета не очень уютно устроились Ованес Шираз, Серо Ханзадян, Ваагн Давтян, Вардгес Амазаспян, Размик Давоян и другие. Я, конечно, не расставался с записной книжкой.

Стержень для выступления в "Литературной газете" был найден именно у Гурзадяна. Об этом я поведал Сарояну. Речь шла о том, что во время беседы ученого и писателя Сароян вдруг вскочил с места и громко произнес: "Я верю Гурзадяну, что все мы на этой грешной земле, в том числе и сама грешная земля, – это звезды. Мы сотканы из одних и тех же элементов. Просто Бог придал нам душу и вдохнул в нее жизнь. Но что великолепнее всего – это то, что даже яблони – звезды. Это великолепно".

Диалог с Сарояном в "Литературной газете" вышел под пространным заглавием "Яблони - звезды! Это великолепно!" А суть и причина восторга Сарояна была в том, что Гурзадян, как всегда, о звездах, в частности о Галактике, вообще рассказывал очень образно и поэтически: "Звезды даже внешне меняются за миллионы лет, как яблоневое дерево меняется в разное время года".

Я провожал Сарояна домой в Америку через Одессу, где мы остановились на несколько дней. Находясь под впечатлением от поездки по Армении и многочисленных встреч с соотечественниками, он то и дело возвращался к Гурзадяну.

Перед тем как сесть на пароход в одесском порту, он спросил меня: "Когда, по-твоему, лучше всего мне еще раз приехать в Ереван?" Я сказал, что ровно через два года не только вся Армения, но и весь Советский Союз будут отмечать 150-летний юбилей присоединения Восточной Армении к России. Будет много народу. Сароян помолчал минуту и, обещав, что непременно приедет, спросил: "А будет там маршал Баграмян?"

Через два года я посетил Ригу и встретил океанский лайнер "Александр Пушкин". Спускаясь по трапу и громко смеясь, Сароян развел руки. Мы обнялись. Он спросил: "Как Гурзадян?" - и, не дождавшись ответа, добавил: "Будет ли встреча с Баграмяном?" Вскоре он встретился с Гурзадяном и хвастался всем, что фотографировался с самим Баграмяном.

...Готовясь к кругосветному плаванию на "Армении", я довольно часто, то выходя из дому, то возвращаясь домой, захаживал к моему легендарному соседу. Он все хуже и хуже слышал. Кое-как удавалось вести разговор. Как всегда, я вел записи. Марианна мне помогала, то и дело поправляя слуховой аппарат, который почему-то время от времени отключался. Помнится, то же самое было у моей матери. Десятками я менял их – один хуже другого. И тем не менее толстый мой блокнот, на обложке которого было написано "Гурзадян", густо заполнялся записями текстов, озвученных Григором Арамовичем.

Каждый раз я тщательно готовился к встрече с ним. Благо после каждой публикации о нем у меня оставался ворох интересных материалов об ученом, о несостоявшейся программе "Хромос", которая должна была стать основой создания своеобразной армянской академии наук в космосе. Напомним, что обсерватория "Хромос" – состоит из четырех телескопов и спектрографов. В том блокноте десятки страниц были посвящены теме "Хромоса". Было готово даже давно написанное им слово, как некое лирическое (или патриотическое) отступление: "Если завтра забьют мириады нефтяных фонтанов на Араратской равнине или же Армения станет второй Японией по электронике, то мы ничуть не удивим мир. Но если завтра все радиостанции мира оповестят о выводе армянского спутника с армянской обсерватории "Хромос" на орбиту Земли, то весь мир будет потрясен буквально".

...Перед отлетом на место старта первой армянской кругосветки я зашел к Гурзадянам попрощаться. Обещал, что время от времени буду звонить. Был уверен, что пухлый блокнот, нашпигованный мыслями мудрого друга, будет постоянно напоминать мне о моем долге. Однако случилось самое страшное, самое горестное, невероятное. В порту Барселоны украли мой видавший виды дипломат, в котором был блокнот с надписью "Гурзадян".

Барселонское телевидение несколько дней кряду озвучивало слезливую информацию, точнее, обращение к ворам с просьбой – вернуть всего лишь черный блокнот, который на всем земном шаре нужен только одному человеку – мне. Ведь мой почерк с трудом разбираю только я.

По возвращении домой первыми, кого я посетил, конечно, были Гурзадяны. Рассказал о моем горе. Григор меня успокоил: "Ничего страшного. Нам с вами нельзя фатально разводить руками, ахать и охать. У нас есть один выход. Начинать все сначала. Так что прямо сейчас задавай свой первый вопрос..."

Я вспомнил, как тридцать лет назад Григор Гурзадян на мой вопрос, что значит "впервые в мире", ответил словами известного американского астронома Полходжа, который сразу же откликнулся на запуск "Ориона-2": "Ультрафиолетовая астрономия только начинается, и благодаря Гурзадяну мы достигли уже на практике первых успехов в цепи многообещающих открытий, и по мере ввода в действие крупных телескопов на искусственных спутниках мы можем ожидать новых сюрпризов".

На эти слова Гурзадян тогда ответил: "Я думаю, впереди нас ожидает много сюрпризов". И слова эти я цитировал в 1984 году в "Литературной газете" и "Коммунисте".

...Увы, многообещающих открытий и ожидаемых сюрпризов больше не было. Лишь на многочисленных ватманских листах осталась нереализованная мечта о "Хромосе" - в чертежах, эскизах, картинах ученого, художника, философа Гурзадяна. И сегодня, беседуя с 90-летним мудрецом, я осознаю, что не надо уже никого винить в этой настоящей драме. Как философ, Гурзадян хорошо знал, что космос – это миллиардные деньги, а тут огромная страна уже после "Ориона-2" пыталась осуществить так называемую продовольственную программу, хотя бы сократить очередь за лезвиями бритвы, мужскими носками и женскими колготками. Что же касается горбачевской перестройки, то вскоре сам Гурзадян одним из первых понял, что все это задумано было кем-то для распада державы. Многие пытались взвалить вину за несостоявшийся "Хромос" на Виктора Амбарцумяна. А Григор Арамович в ответ на подобного рода измышления взял, да и поместил в предисловии к одной из своих монографий слова великого организатора науки и астронома Виктора Амбарцумяна: "Руководителем эксперимента и главным конструктором всех основных приборов "Ориона-2" являлся член-корреспондент Академии наук Армении Григор Гурзадян. Он с той же настойчивостью осуществил обработку полученных снимков из космоса. "Орион-2" не только дал очень интересные для науки и научного приборостроения результаты, но и поставил перед нами совершенно новые проблемы, для решения которых требуются новые "Орионы".

Вот так – "истина конкретна". Эти слова своего любимого философа Аристотеля часто повторяет Григор Гурзадян.

Долгие лета ему!