"ТАКИЕ ВРЕМЕНА ПРИДУТ..."

Книгу о своем родном городе Ване Гурген Маари начал писать, будучи тяжело больным. Большая часть этой книги была написана в Паланге, где свежий воздух и мягкий климат давали ему силы творить. Гурген Маари работал с большим подъемом и очень спешил. Часто он говорил: "Хотя бы закончить начатое, а то боюсь умереть раньше... Я хочу хоть что-нибудь сделать для своего любимого народа, города, для памяти жертв Геноцида".

ВСЕ ЖЕ МААРИ УСПЕЛ НАПИСАТЬ СВОЕ КЛАССИЧЕСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ, которое потом подняло литературную бурю. Книга "Айрвох айгестаннер" принесла Гургену Маари много горя, обид и разочарований в своих друзьях. Ибо большой литературный труд был втоптан в грязь. Против больного, измученного писателя была организована такая дикая травля, что просто невозможно все это передать. Книгу рвали, бросали в костер. На наш балкон летели камни, арбузные корки и всякая гадость. Были телефонные звонки, анонимные письма и оскорбительные записки, которые мы часто находили в нашем почтовом ящике. Конечно, многое я скрывала от Гургена. Но он все узнал, очень рассердился и прочитал мне нотацию: "Эту всю гадость ты должна сохранить для истории. Ничего не уничтожай! И ничего не прячь от меня. Я должен знать все, на что способны мои дорогие братья. Видимо, такова моя доля, и свою горькую чашу я выпью до дна..."

Когда мы летом бывали в Паланге, Гурген получал угрожающие письма из Еревана: "Не возвращайся, проклятый турок! Все равно мы тебя убьем"... Гурген на самом деле боялся вернуться домой. Но я настаивала и уговаривала: "Ты не переживай из-за этого шума. Все это литературная зависть. Значит, ты создал что-то очень большое, поэтому и нажил так много врагов. Придет время - и твоя книга займет достойное место в армянской литературе. Вот увидишь!" - "Я знаю, что такие времена придут, но, увы! Я не дождусь этого", - говорил Гурген, и в глазах появлялись безграничная боль и обида. Никогда мне не забыть этого... Мы возвращались в Ереван, Гурген запирался в своем кабинете, боясь выходить на улицу.

Однажды, будучи в Паланге, Гурген Маари получил письмо от Норенца, в котором он очень жестоко критиковал "Айрвох айгестаннер". А в конце письма было написано: "Я как секретарь партийной организации требую, чтобы ты публично отказался от своей книги". Гурген был поражен и возмущен: "Какой же писатель откажется от своей книги? Еще от такой, как "Айрвох айгестаннер"! Хотел бы я знать, отказался бы он, если бы сумел написать такое, как я. О, люди! О, времена!" - возмущался Гурген. Конечно, это письмо очень огорчило его. И это был наш дорогой друг Норенц, с которым мы вместе вернулись из Сибири.

Я БЫ ХОТЕЛА СПРОСИТЬ ВСЕХ ЭТИХ "ПАТРИОТОВ": НЕУЖЕЛИ ОНИ БОЛЬШЕ любили Ван, чем Гурген Маари, который мальчиком прошел дороги от родного Вана до Еревана, пережив все ужасы турецкой жестокости. Как Гурген тосковал о Ване! Помню, все рассказывал мне: "Ты знаешь, Антонина, какие там сады! А фрукты! А цветы сказочные! Таких ты не видела! А какой аромат! Нет лучшего города в мире, чем Ван. Если бы я только смог поехать в Ван, полежать где-нибудь под деревом, то сразу бы выздоровел". Вот так всю жизнь. Только по родной земле терзалась душа поэта.

Когда Маари писал "Айрвох айгестаннер", он жил своими воспоминаниями и находился в них... Ночью во сне его мучили кошмары, ужасы резни... От этих страшных воспоминаний у него обострилась язва желудка. От сильной боли он кричал: "Майрик-джан, ес мернум ем". Я в тревоге, вызываю "скорую помощь". Врачи делают укол, боли успокаиваются. А рано утром Гурген кутается в свой длинный халат, садится за письменный стол, чтобы продолжать начатое дело. Думал ли творец, что его благородное стремление отдать свой литературный долг любимому Вану, жертвам Геноцида, что тяжелый труд больного писателя принесут ему столько горя, обид и унижений?

А после смерти Маари начали терзать меня. Это были ванские, наши дорогие ванские. Вот, например, поздно вечером звонит телефон. Я мчусь в кабинет и беру трубку. Из трубки доносится старческий голос: "Ты почему так долго не берешь трубку?! Я хочу поговорить с тобой. Скажи, почему Гурген написал так? Это все из-за тебя! Если бы не ты, он бы иначе написал"... Потом начинаются ругань и оскорбления в адрес Маари, мне также достается. Я стараюсь сдержаться: "Парон, если вы хотите сказать что-то Гургену Маари, пойдите, пожалуйста, туда, на холмик, где его резиденция, от самого автора и узнаете, почему он так написал..." И опять звонок: "Ты что, не слышишь, что так долго не берешь трубку! Я хочу спросить, почему Гурген поступил в партию, если он такой хороший?" Вопрос мне очень нравится. В самом деле, почему бывший заключенный, перенесший все мучения и репрессированный, поступил в партию?! Вот только что парон сказал, что все из-за меня, что я заставила своего мужа получить партийный билет. И всем известно, что я командую...

НА ТАКОЙ ПРАВДИВЫЙ ВОПРОС Я, КОНЕЧНО, ПОСТАРАЛАСЬ ОТВЕТИТЬ ЭТОМУ НЕЗНАКОМОМУ АРМЯНИНУ. И вот как объяснила я ему. Хотела бы, чтобы мои слова дошли до армянского народа, который обвиняет своего классика, совершившего такую глупую ошибку. Хочу, чтобы вы знали, дорогие мои армяне, что не я заставила Маари вступить в партию, а Серо Ханзадян, который тогда был секретарем партийной организации в Союзе писателей. Это он сагитировал Гургена Маари: "Как это так, что такой талантливый писатель - и беспартийный. Видишь, мы все за партию, за коммунизм!" Я должна сказать, что Гурген Маари был мудрым, но временами и наивным. Он поддался агитации и мне сказал: "Сталина нет! Значит, партия изменилась. Почему же не быть партийным?" А я была против этой партии. Гурген Маари с семнадцати лет мучился и страдал из-за нее и после всех своих страданий принял эту красную книжку. Из-за этой красной книжки в нашем доме вспыхнула настоящая война. Но, как всегда, победила партия, и Гурген Маари стал ее членом.

Это случилось при Хрущеве, а тогда политическая атмосфера была более или менее благоприятной. Но вот наступили брежневские времена. И у "самого молодого партийного" мираж рассеялся. Однажды Гурген вернулся с партийного собрания очень сердитым, расстроенным, в подавленном настроении, и вот что он сказал мне: "Антонина, я просто сдурел с этой партией, зачем она мне нужна, чтобы только платить взносы? Знай, Коммунистическая партия какой была, такой и осталась - кровожадным, деспотичным палачом народов. Партия пролила людскую кровь и погубила жизни миллионов людей. Партия руками чекистов мучила нас. И как я могу находиться в одной партии со своими палачами? Ведь все чекисты партийные! Сталин и Берия также были партийными. Ведь партия породила этих людоедов, садистов. Какую ошибку я совершил! Как я сдурел! А ты не удержала меня от этого безумного шага. Ты - тоже! (Как видите, всегда виноват стрелочник). Теперь это черное пятно навсегда останется в моей жизни". Гурген Маари очень сожалел, что вступил в партию. И последние два года до своей смерти не платил взносы и не хотел иметь ничего общего с партией. Фактически Гурген Маари как был беспартийным, так и умер беспартийным. И эта короткая связь с коммунистами - просто ирония судьба. Как всегда, она поиздевалась над измученным поэтом.

А ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖУ СВОИ "ПРИЯТНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ", СВЯЗАННЫЕ С "ГРЕХАМИ МОЕГО МУЖА". Опять сюрприз. Друзья Гургена будто бы пришли проведать его дом. Конечно, друзьям я открываю дверь. Входят двое ванцев и тут же начинают оскорблять память Маари. И чего только я не услышала от них! Никого хуже Гургена Маари не оказалось на белом свете! "Ах ты еще и музей создала этому турецкому псу! Предателю! Ты тоже..." Моему возмущению нет предела, я стараюсь их выпроводить, но нахальные гости не желают уходить. Один из них замахивается на меня: "Как дам, будешь знать. Тебе не место здесь..." Но все же не дал. Уходя, плюнул на табличку на дверях, где было написано имя Гургена Маари. И, ругаясь, они спустились вниз по лестнице.

Я очень расстроена и обижена на судьбу Гургена, а также и на свою. Принимаю валокордин, ибо чувствую, что сердце может лопнуть. А мне так хочется еще пожить, чтобы дождаться лучших дней. А теперь кругом пустота, мрак, одиночество. Кому поведать печаль свою? О том, что благородные дела Маари и мое безграничное самопожертвование втоптали в грязь...

Всех тех, кто так безжалостно терзал армянского классика, давно уже нет в живых, ибо тогда они уже были старыми. Ушел из жизни (при очень загадочных обстоятельствах) и сам организатор этой дикой травли. Давно уже нет вечного мученика Гургена Маари. И там, на холмике, утихли его страдания, большая боль и обида. А для меня теперь единственное утешение - то, что он больше не мучается...

Правда, настали новые времена, подули свободные ветры. Армения проснулась после долгой летаргии, расправила крылья и стала независимой. Как хорошо, что мечта народа сбылась. И как жаль, что Маари не дождался этих дней. Но эти хорошие перемены он предвидел. И его пророческие слова еще живут во мне. Как-то незадолго до своей смерти Гурген сказал: "Запомни, Антонина, мои слова. Эта тирания долго не продлится, СССР заполнен тюрьмами и лагерями - он обречен на гибель. Злая империя рухнет наконец. Система и власть, которые держатся с помощью предателей - кровожадных чекистов, не имеют права на существование и скоро будут свергнуты. И настанет новая эра, армянин станет хозяином своей страны, своего отчего дома и правда восторжествует, и я буду понят наконец-то, но, увы, меня уже не будет..."