ПО ЖИВОЙ ПАМЯТИ

Ну, на большие мемуары сил у меня уже не хватит, а вот с мини-мемуарами, пожалуй, можно рискнуть.

Итак, площадь Шаумяна. Почему-то именно с этой площадью связаны два очень значимых факта моей жизни: там располагалась моя первая газета, а через много-много лет рядом (дверь в дверь) еще и банк, глава которого стал спонсором "Элитарной газеты". "Бывают странные сближенья..."

ГАЗЕТА ВРЕМЕН МОЕЙ РАННЕЙ МОЛОДОСТИ, СРАЗУ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ университета. Редактором тогда там была дама цыганской масти (бывают такие очень смуглые армянки, такой была и художница Лавиния Бажбеук-Меликян, например) очень неглупая и очень язвительная. Что само по себе в какой-то мере и достоинство, особенно если учесть, сколько малозапоминающихся личностей попадает почему-то в журналистику. Но язвительность! Если дирижер будет не в меру язвителен к музыкантам, то игра приобретет нервический оттенок, и при такой малой слаженности особых аплодисментов не соберешь. Моя взрослая жизнь сразу началась с некоторого неуюта. Как говорится, добро пожаловать в грозовую полосу!

Шла я на работу вдоль старенького здания, в котором еще вчера сидела на лекциях, вдоль главной площади, вдоль мощных платанов за ней. Позже между платанами пролегли еще и фонтаны. Туда, туда, на высокий четвертый этаж, по лестнице, сбитой подошвами нескольких поколений. В свой час мой материал ложится на стол редактора. Начинается он лихо: "Это были не только поиски новых форм, но и формы новых поисков".

- Так, возьми свою статью, пойди и подумай над тем, что ты сказала, а когда расшифруешь сказанное, придешь и объяснишь мне, что ты хотела сказать.

И разве она была не права? Иногда, знаете ли, и язвительность идет на пользу. Молода я была, а молодости хочется повыпендриваться. Спасибо холодному душу, быстро приведшему меня в чувство и возвратившему меня к реальности. Больше прямому и ясному слову я никогда не изменяла.

Но были и другие моменты. Она сажала меня напротив себя, клала мой материал перед собой и произносила:

- Вот ты считаешь себя умной (кто-то уже успел настучать!), а смотри, что ты понаписала. И она смачно вычеркивала на моих глазах самый лакомый кусок, самый удачный эпитет или удачную концовку. И исподволь следила за моей реакцией. Странно, как я после всего этого выжила и даже слегка оперилась. То ли Бог хранил меня, то ли Бог хранил во мне то, что сам же мне и дал, то есть мою безмерную любовь к слову.

Ближе к обеденному перерыву в дверях комнаты, где сидел редакционный молодняк, появлялась фигура главного:

- Опять намылились идти в кафе? Вы, что, так много зарабатываете, что можете себе позволить такую роскошь? Я и то себе подобное не могу позволить.

И В САМОМ ДЕЛЕ, ЛЮБИЛИ МЫ В ДЕМИСЕЗОН, ВЗОБРАВШИСЬ НА САМУЮ верхотуру здания гостиницы "Армения", посидеть в летнем кафе за чашечкой кофе и мороженым, а то и взять какое-нибудь дешевое блюдо. Ясное дело, и закурить. Боже мой, я тогда курила! Если бы только эта утрата ждала меня в дальнейшем!

Конечно, надо было позвать с собой в кафе и главного редактора. Сегодня я бы так и поступила, принимая во внимание ее жизненное одиночество. Но тогда у меня еще не было моего сегодняшнего сознания. Думаю, язвительность ее шла в немалой степени от этого внутреннего одиночества, но мы тогда мало задумывались над такими вещами: юность - не самое сердобольное время жизни. Так хотелось поскорей вдохнуть аромат кофе, закурить и свободно почесать языком. Но сегодня я понимаю: если бы мы все в юности не были столь глупы и душевно глухи, в чем бы тогда заключался рост нашей души за годы жизни? Ведь надо пройти и сквозь глупость, и сквозь слепоту молодости, чтобы прозреть. А как прозреешь, если уже родился всевидящим? Нет, братцы, Бог правильно посылает нам ступени восхождения, ступени наращивания - от нуля к абсолюту.

Я тогда хотела уйти из газеты обратно в университет на кафедру лингвистики, куда меня звала моя бывшая преподавательница Елена Григорьевна Галстян. И даже ушла. Конечно, это был акт малодушия, капитуляции перед жизнью. Какие только глупости не сделаешь в 23 года! Иначе говоря, я хотела прошмыгнуть мимо собственного призвания. Ибо мой удел был не исследовать Слово, а употреблять его в Живом сообщении. Слава богу, на лингвистику и вообще на науку меня хватило только на полгода (от суффиксов и префиксов сникала моя душа), и я вернулась к любимой писанине, то есть к своей беззаветной любви. И даже сегодня, уже в преклонные годы, не могу насытиться главным делом моей жизни - ставить слово после слова. Все-таки - это живое дело, и оперативность ее тоже живая.

НЕ УЧЛА Я ТОГДА И ТОГО, ЧТО ЖИЗНЬ - ВЫСОКОСКОРОСТНАЯ ВЕЩЬ. Кто не верит, может проверить это по собственной биографии. Даму-редактора неожиданно повысили в должности - она возглавила агентство по авторским правам (тогда это была должность в ранге министра). Кстати, сегодня ни агентств, ни авторских прав - авторы полностью бесправны. И вот ближе к перестроечным временам газету возглавил молодой редактор, которому я многим обязана. Вот когда взмыло мое нутро и когда я неделя за неделей писала уже авторские материалы, то, что позже вошло в книгу эссе "Армянское нагорье". Это были маленькие поэмы в прозе. Через четыре года убрали и этого творчески мыслящего редактора, но за это время мы успели сделать многое. Будьте благословенны те четыре года моей жизни в этой маленькой редакции, оставшейся для меня незабвенной! "Приятен придет к тебе час совершенно нежданный" (Вергилий). Если бы еще я догадалась тогда усилить свой напор, памятуя, что плодоносные пласты дважды не плодоносят! Я посвятила этому редактору главу в своей автобиографической повести "Разгорание духа".

Завершая же слова о своем самом первом редакторе, не могу не вспомнить еще вот какой детали. Уже в сравнительно молодые годы она постоянно куталась в широкие и длинные ворсистые шерстяные шали, видимо, мерзла. Умерла она в остропамятные ледяные блокадные годы без света и тепла от тяжело протекающего ревматизма, то есть от воспалительного процесса в крови. Вот так и сказалось то, что она мерзла всю жизнь. Ведь еще Чехов заметил, что, если в первом акте пьесы на стене висит ружье, в последнем акте оно должно выстрелить. И выстрелило. Чему помогла и блокада с ее стылостью. Сколько тогда пожилых людей ушло, не выдержав этих страшных зим!